1. Имя.
Анна Шэйве|Anna Sheyve
не знает своего настоящего имени, привыкла к обращению Либи от Либерта|Liberta
Первоначально, Либи - так называла ее мать в детстве, образовав такую кличку от слова "любимая". Затем от имени Либи, которым назвалась девушка, ученые образовали и присвоили ей кодовое имя Либерта, что означало свободу, к которой она так отчаянно стремилась.
2. Должность.Положение.
Воспитанница. Новенькая.
3. Возраст.Ориентация.Пол.
15|гетеро|ж
4.Внешность.
● Национальность: немка
● Рост: 169
● Цвет волос: натуральный темно-медный
● Цвет глаз: голубой, почти синий
● Телосложение: худое, не по возрасту развитое
● Недостатки: на теле много шрамов и порезов, а в нем куча металлических штифтов, половина зубов - протезы. Самые заметные шрамы на лице: диагональный неровный на правой щеке и его продолжение на лбу - рассекающий бровь шрамик, обычно скрываемый челкой. Длинный шрам на шее справа. Прихрамывает и шаркает, так как ломала обе ноги не раз, в лаборатории кости ломали снова, заставляя их срастаться правильно, так что на координацию движений это влияет слабо. Мизинец левой руки не сгибается и остается выпрямленным, при захвате кистью чего-либо. Это невольно придает образу девушки несвойственный ей пафос. Когда Либи нервничает некоторые мышцы могут подергиваться против ее воли вследствие перепутанных нервных окончаний. С трудом читает, по слогам.
● Особенность организма: абсолютная нечувствительность боли, крепкий иммунитет.
Непростительно яркое существо. Болезненно бледная желтоватая кожа в веснушках и местами в шрамиках контрастирует с темными волосами, отливающими красной ржавчиной. Сами по себе волосы густые и непослушные, поэтому нещадно обрезаются своей обладательницей нередко почти под корень, превращаясь в растрепанный ежик на затылке и длинную, ничем не обоснованную челку спереди. Глаза при разном освещении меняют свой цвет. Когда очень светло, или если в них фонариком посветить – они почти белые, когда мало света – голубые, при электрическом тусклом желтоватом – гипнотизирующее синие. Но обладательнице всего этого набора редкостей совершенно плевать на то, как она выглядит. Как и на то, что для своего возраста у нее несоразмерно округлившаяся грудь второго размера и, пусть немного угловатые, но четко очерченные бедра с резким переходом к узкой талии. В целом фигура вся вытянутая. Торс, шея, ноги, руки, пальцы, все длинное. Возможно, при лучших обстоятельствах она могла бы пополнить ряды моделей. Но сложилось иначе, и грацию и изящество в ней можно заметить только когда она ловко забирается по какой-нибудь почти отвесной поверхности вверх, или же по дереву, хватаясь своими цепкими пальцами за выступы или ветки, больше напоминая костлявую обезъянку. Вообще есть сходство с одичавшим озлобленным зверьком, но, наверное, как и у всех детей, брошенных на произвол судьбы и привыкших заботится о себе самим. Имеет привычку постоянно осматривать себя с целью выявить серьезные переломы или ранения, так как не ощутит их возможного появления. Если не знать ее характера, можно умиляться мягкими чертами ее лица и жалеть израненное красивое тельце сколько угодно. Но узнав… Нет, лучше не портить впечатление.
5. Характер.
● Страхи: панически боится желтого цвета
● Мечты: быть свободной, но часто забывает о ней под действием наркотиков
Сейчас она спокойна и пофигистически миролюбива. Смотрит на вас своими красивыми голубыми глазками, неторопливо грызет кончик ногтя, а вот как относится непонятно. Даже если вы уже больше года как знакомы. То ли любит, то ли ненавидит, то ли наблюдает, то ли смотрит насквозь. Но уделяет должное внимание и не забывает о присутствии рядом с ней постороннего. И то хорошо. Это все действие таблеток. Если бы не они, Либи с энтузиазмом и горящими глазами тащила бы за собой, твердя, что нужно убираться из этой клоаки, чем бы ни было это место на самом деле. И начала бы бить морду, если бы стали ей сопротивляться или перечить; кусаться, драться, если бы ее попытались остановить и навязать свое. Вот, собственно и все. Два разных человека. С успокоительным и без него. Вот только той части, что «без» почти не осталось. Подавлена и почти уничтожена. Если оставить ее основной – сойдет с ума, ища, прося, умоляя дать ей заветные таблетки, которые нужны ей почти каждый час, грызя в кровь судорожно себе пальцы, истерически визжа и круша все на своем пути. Серьезно, лучше дать. И вот перед вами снова послушное безразличное ко всему тело, зато не буйное. Наверное, она уже давно сошла с ума. Интерес что-либо вызывает все реже и реже. Но все же попадаются вещи, заслуживающие его. Иногда эти вещи – это люди. Но не надолго. Вскоре находятся другие на замену старым разонравившимся игрушкам. Либи не чувствует боли и не понимает когда причиняет ее другим. Но она не в конец бесчувственная. Иногда в ней можно заметить зародыши нежности и даже любви. Это атрофизмы прошлого, смутные воспоминания из глубины подсознания, когда рядом был любимый и любящий человек, который проявлял заботу и нежность. Иногда ей и правда одиноко, и она может так по-детски ласково обнять и прижаться, ища внимания пусть даже у совершенно не знакомого человека.
6.Биография.
Германия
Тихий осенний вечер. Закатное солнце золотит пестрые праздничные вывески ярмарки в небольшом германском городке. Теплый ветер едва колышет листву деревьев, играет разноцветными ленточками и воздушными шариками, перебирает медные пряди волос маленькой девочки. Она улыбается, держит мамину руку своими маленькими пальчиками, и смотрит на мир невинными синими глазками. Такой день обязательно нужно запомнить, и вспоминать потом с ностальгической улыбкой всю жизнь. Запомнит, да. Но вот только улыбки на лице не будет. Этот день полностью изменил судьбу этой девочки. Никто не ожидал, что легкий безобидный ветер в считанные секунды обернется одним из самых ужасных ураганов, обрушившегося на всю страну, и унесшего несколько сот жизней. А пока что мать, что наградила свое дитя такими же красивыми волосами, сажает семилетнюю Анну возле большого желтого воздушного шара, чтобы той не стоять с ней в очереди за билетами на какое-то обещанное представление. Ей тяжело одной растить дочку, но она старается справляться со всеми трудностями и дать девочке все, что должен получить любой нормальный ребенок, и даже больше. Тот, кто является ее отцом далеко, и ему совершенно плевать, что будет с этими двумя одинокими людьми, которых он отказался признать своей семьей. И вот их только двое: мать и дочь. Вот и вся семья. Так уж сложилось, что больше никого и нет. А через несколько минут исчезнет и эта неполноценная ячейка общества. Либи, как ласково называла ее мама от слова "либлинк", что значит любимая, сидела на большом кольце, в которое был сложен свободный конец каната, удерживающего большой рекламный воздушный шар на земле. Как вдруг за несколько минут потемнело от огромной тучи, затягивающей все небо. Ветер усилился в несколько раз, срывая вывески, клоня деревья, ломая ветки и поднимая листья с земли в воздух, бросая их вместе с землей и прочим мусором в лицо. Началась паника, люди кинулись в рассыпную в поисках убежища. Когда рухнуло большое старое дерево, придавив собой одну из палаток, началась давка. Крики, плач, треск деревьев, искры порванных проводов и завывание ветра смешались в один смертельный шум. Девочка, не нашедшая взглядом свою маму среди безумной толпы, в страхе спряталась в кольце, образованным свернутым канатом, закрывая зареванное личико руками, и не подозревая, что сама себе вынесла смертный приговор. Очередной ураганный порыв ветра сорвал крепления и подхватил воздушный шар, унося его в небо. Канат быстро начал натягиваться с ужасным визжащим звуком, заключая маленькое беззащитное тельце в свой плен, и утягивая вслед за шаром.
Он упал только через 4 часа за 200 км от города. Нашли его через 12 часов. Все это время искалеченный ребенок был на грани между жизнью и смертью. Когда разматывали окровавленный канат, не ожидали найти там что-то живое. Но комочек, оказавшийся внутри, вдруг открыл глаза, и молча уставился на нашедших его людей. Они удостоверились, что пульс есть, но молчание и спокойствие девочки напугало, ведь на ней почти не было живого места. Около года Либи, как она назвалась, провела в больнице. Все, что она вспомнила – это ее прозвище. Больше ничего. При любых расспросах, она останавливалась на воспоминании о каком-то желтом монстре, который ее душит, и впадала в истерику. Но это совсем не странность по сравнению с тем, что ее тело не чувствует боль. Все процедуры, даже самые болезненные, переносятся спокойно, или даже с улыбкой. Так было всегда? Она не помнит. Она вообще почти не говорит. О ней ничего не известно. Смогли определить только город. Постарались найти что-то в местной больнице о подобном редком случае, ведь людей с таким заболеванием по всей земле только около ста, но не нашли ничего. Как и людей, хоть что-то знавших о таком ребенке. Да и в городе, который оказался в эпицентре того урагана, осталось не так много жителей, хоть что-то могущих рассказать о том, кто здесь жил до трагедии. Очень многие погибли или пропали без вести. Да и искать родственников особо не стремились, как обычно это делается через телевидение и газеты. Ученые нашли плюс в том, что такой уникальный ребенок никому не нужен. Либи в своем нежном возрасте успела насмотреться такого, что не каждый прошедший военные действия смог бы перенести. Хотя, у нее ведь было преимущество. Ей не было больно, а следовательно страшно. Ее резали на живую без наркоза, привязывали, переливали кровь, пичкали всякой дрянью, а девочка все думала, что с ней играют. Через два года привыкла. Ей даже нравилось это повышенное к себе внимание и она с радостью шла на любые эксперименты, уже больше зная о своих особенностях. Либи уже не привязывали, доверяли. Но научили как играть, и однажды она решила примерить на себя роль тех, кто ее резал. Скальпель впивался в плоть, забрызгивая белые халаты кровью, такой привычной и такой не страшной. Но почему они кричат? Почему убегают? Они же говорили, что это все игра… Не хотят играть – не надо.
Как она оказалась на улице? А кто мог остановить разобидевшуюся на весь свет бесстрашную уже подросшую девчонку с нереально заниженным болевым порогом? Она долго бежала, не чувствуя как осколки стекла, щепки, острые камешки ранят ее ноги, как болят ушибы от резиновых пуль, как вот-вот разорвутся уставшие перегонять столько воздуха легкие. Остановилась она, только когда поуспокоилась и перестала плакать. Огляделась и тихо всхлипывая, поплелась в какой-то переулок, где и заснула в большом пустом мусорном контейнере. В течение следующих двух с половиной лет, Либи освоилась с уличной жизнью. Не помня своего детства, когда заботливая мама пыталась как можно больше дать своей любимой девочке, она спокойно мирилась с этим полным лишений существованием. Обзавелась такими же друзьями оборванцами, без проблем влилась в банду хулиганов, но всячески избегала любых стычек с полицией, не желая возвращаться под присмотр врачей. Ей нравилась свобода, нравилось, что она может делать и говорить все, что угодно и никто не следит за каждым шагом. Из-за того, что Либи не знала, когда нужно остановиться в драке, с ней предпочитали не связываться. Да она могла свою собственную руку отгрызть, за которую держат, если ей это не нравится. Что уж говорить о беспощадности к другим, когда она не контролирует себя из-за гнева или приступа любых других сильных эмоций. Девчонка участвовала в грабежах и нападениях, засчет которых и жила уличная банда беспризорников. Но то, чего рыжая боялась, нашло ее. Кто-то, кого поймали из их неблагополучной компании, стуканул, что есть такая супер-девочка, которой все нипочем и где ее найти. Потерявшаяся лабораторная крыска нашлась и ее поспешили вернуть. Вот только уже прожженная жизнью Либерта, как было указано ее имя в папке с ее личным делом, была крайне недовольна таким решением. Покалечив нескольких полицейских и сбив руки и ноги в кровь, она все же оказалась в карцере, а позже была передана ученым, не оставляющих попытки выяснить причину, по которой боль становится неощутимой. Полезная особенность. Особенно для военных. Но теперь справляться с девочкой было намного сложнее. Она выросла, ожесточилась и боролась за свою свободу. После очередного инцидента, в следствии которого погиб один из известных в научных кругах докторов из-за перерезанного скальпелем горла, Либи была усыплена сильнодействующим успокоительным. К сожалению, в таком состоянии не было возможно ее дальнейшее изучение, но и в тюрьму она не могла быть определена из-за возраста. Стоял вопрос о лишении жизни опасной подопытной. Но было решено отправить Либи подальше от цивилизации (испорченный образец – забирай кто хочешь) и заодно упрятать ее в приют из которого нет пути назад. В течение двух месяцев до отправления на далекий остров девушку пичкали наркотиком, вызывающим сонливость, слабость и сильную зависимость. Теперь Либи не смогла бы прожить без таблеток и часа. Ломки проявлялись просто в диком желании получить дозу. Ни боли (естественно), ни мучений, просто навязчивая идея и неспособность думать о чем-либо другом. Сделано это было специально. Ведь приняв наркотик, Либи становилась спокойной, безразличной, расслабленной, хоть и не внимательной, и была неспособна кому-то навредить. Ну, во всяком случае, до летального исхода бы не дошло. И сама просила лекарство от собственного бешенства, которое ей было назначено для ежедневного приема.

Есть такие семьи - семьи-филантропы. Именно в такую семью и попала Анна в свои 13, куда её забрали из приюта.
Но нет, история не сопливая, как может показаться на первый взгляд. Девочка, изначально из неполной семьи, прожившая до 10 лет с отцом алкоголиком и несовершеннолетним братом, вовсе не была затравленой жертвой и изгоем. Да, она в том возрасте больше напоминала зверька, дикого, непредсказуемого и агресивного, чем ребенка. Но, наверное, такое поведение свойствено большинству детей, лишеных детства как такогого, брошенных на произвол судьбы и привыкших заботится о себе самим в экстремальных и даже порой опасных для жизни условиях. А условия и правда были более чем неблагоприятными, о чем, к сожалению, соцопека, полиция и прочие органы защиты граждан "узнали" в последнюю очередь. Не знаю, стоит ли вдаваться в подробности и прочие анатомические особенности. Ну раз уж начали... Наверное нужно продолжать, хотя самой Анне об этом вспоминать трудно, а иногда и просто невозможно. Отец любил выпить, любил так называемый азарт и самоутверждаться засчет унижения и страданий других. Особенно тех, кто не может полноценно ответить. А ещё любил собак. Ну, есествено, своей особеной любовью. Любил наблюдать, как клыкастые слюнявые их челюсти впивались в обессиленую от долгой погони плоть, и скрежет их об кости заглушался рычанием вперемешку с визгом. И иногда, естествено оправдав это наказанием за провиность, запускал в игру и маленьких двуногих своих митомцев. Отсюда у Анны два застарелых шрама на бедре и предплечье, и несколько не столь заметных мелких, разбросаных по телу. У обычного ребенка наверняка осталось бы психическое растройство на всю жизнь. Но не у Энн. Если измерять отношение к чему-либо словом "любить", то этих полудиких, воспитаных в драках и травле собак она любила больше чем отца. Они были ей даже роднее по духу. И после определеного момента перестала их бояться, изучив, как говориться, на практике повадки, привычки и слабые стороны этих животных. Но жива она оставалась даже благодаря не этому. Теперь,наверное, уместным будет упомянуть о некоторой особености, отклонени или врожденном заболевании, кому как угодно, которое наличествовало у Анны. Анальгезия, или нечувствительность к боли. Да, очень редкое заболеваение, и очень страшное, на самом-то деле. И никакая это не суперспособность, как говорил ей тогда брат. А врожденая она или приобретеная тоже точно неизветно. Девочка самого ранего детства перенесла столько серьезных травм, что одна из них могла быть связана с позвоночником, но мы вроде бы обещались не вдаваться в анатомические подробности. В общем, отсутствие такого важного в жизни любого живого существа фактора как боль, поспособствовсло снижению уровня страха, что и помогало оставаться более сконцентрированой в экстремальных ситуациях. А еще спасибо хорошему имунитету и сворачеваемости крови.
Наверное достаточно будет приведеного примера с собаками, чтобы предстаить себе хотябы отдалено какого было детство этих детей. И самой Анне не сойти с ума, возможно, помогло имено то, что их было двое. Она и брат. И они уже были не одни. Переживания друг за друга, поддержка, детские мечты о лучшей жизни, самые тяжелые моменты, пережитые вместе, породили очень крепкую связь между ними, и помогли сохранить сознательность, не превратиться в отбросы, идти к общей цели, иметь стимул, выжить.
Вопреки общему суждению о том, что приют - далеко не райское местечко, Анна и Растин смогли вздохнуть там спокойно после того, как отца лишили родительских прав и успели за решетку. И да, подчас подростки бывают более жестокими, чем взрослые пьяные мужики, но все же это была какая- никакая самостоятельная жизнь. Контролируемая и ораничеваемая, она была спокойне, чем прежняя. И даже будущая, если забегать вперёд.
Правда, продлилась относительная идилия недолго. И наверное стоит вернуться к начальной теме. Хотя может быть достаточно будет утверждения, что это было пипец как страно? Ну нет, так нет.
Семья тех самых, состоятельных к слову, филантропов была не так уж плоха, если не учитывать её схожесть с сектой. Маленькой закрытой обособленной сектой, состоящей из супружеской четы и детей. Приёмных детей с отклонениями. Всего их было трое, помимо Энн. Расставание с братом, крах их планов и вобще смену обстановки Либи перенесла плохо. Либи - такую "семейную кличку" дали Анне. Она подолгу не выходила из своей комнаты. Сначала злилась и крушила все, потом плакала, потом готовила план побега. Не выходила неделю, таскала еду с кухни по ночам, и вобще существовала в доме как полтергейст. Потом пошла на контакт. Оказалось, что тошнотворную кличку имела не одна она. Хази - девчонка неопределеного возраста, то ли аутист, то ли даун, Энн не разбиралась, липла к ней и повсюду таскалась следом. Велпи сидел в своей инвалидной коляске и целыми днями пялился в окно, пока его не перевозили в другое место, или не переносили чтобы помыть. Иногда он что-то выл. Чаще ночами. И Тедди. Что было с Тедди не так, Анна так и не поняла. С виду он был нормальным. Но судя по остальным, включая ее саму, с ним тоже было не все впорядке. Трудно сказать как относилась Энн, а теперь Либи к своей новой страной семье. Чувства были смешанные. Раздражение, протест во всем, избегание по началу, постепенно переросли в принимание, но принимание сродни безразличию. Она даже одевалась  в розовые платья с вышитыми пасхальными яйцами и прочее на всякие там праздники. Да ладно, местами там было даже забавно. Забавно, как бывает, когда смотришь комедию абсурда. Только здесь ты еще и принимаешь непосредственое участие. Но наверное именно тут она научилась спокойствию и уравновешенности, ведь с отсталыми по-другому и нельзя. А ещё сочувствию, сопереживанию и другим таким необходимым качествам. Эта "психушка", как ни странно, подлечила Анну морально. Еще ей рассказали, что она девочка, и что она красивая. Просили не обрезать каштановые волосы, которые Анна обычно кромсала ножницами сама. Убеждение, что она может быть симпотичной милой девочкой породило в Анне понимание, что она может быть вобще кем угодно. В смысле, казаться.
В общем, это тоже был относительно спокойный приод, хоть и похожий на какой-то старый сербский артхаус. И единственое, что выбешивало Либи здесь больше всего, заставляя забыть об образе примерной девочки, было то, что ей запрещали видется с братом. На какие бы уловки не шла Энн, как бы не потокала их артхаусным прихотям и прочее, прочее. Ни в какую. Анна и так не собиралась задерживаться здесь надолго, но этот запрет подействовал как ускоритель. Прожив с филантропами около двух лет, втершеяся в доверие и всеми любимая Либи сбежала, прихватив пару драгоценых безделиц, отсутсвие которых никак бы не повредило семье. Это была своего рода благодарность.
Оказавшись на свободе, она кое-как, все же девчонке было всего 15, заложила в местном ломбарде стыреные сережки. Но девочка была хорошо одета, о чем она позаботилась прежде чем смыться, и всякими убедительными заверениями выпытала немалую суму денег. Части хватило чтобы добраться до родного города. Наверное ей просто повезло, ну и умение врать без зазрения совести тоже помогло. Первым делом она постаралась найти брата. Но попытки оставались безуспешными. В течение следующих трех с половиной лет, Либи освоилась с уличной жизнью. Кличка прижилась, они вообще быстро прирастают к беспризорникам. Она спокойно мирилась с этим полным лишений существованием. Обзавелась такими же друзьями оборванцами, без проблем влилась в банду хулиганов, но всячески избегала любых стычек с полицией, не желая возвращаться под присмотр приюта или в дом, в который ее удочерили. Ей нравилась свобода, нравилось, что она может делать и говорить все, что угодно и никто не следит за каждым шагом. Из-за того, что Либи не знала, когда нужно остановиться в драке, с ней предпочитали не связываться. Да она могла свою собственную руку отгрызть, за которую держат, если ей это не нравится. Что уж говорить о беспощадности к другим, когда она не контролирует себя из-за гнева или приступа любых других сильных эмоций. Девчонка участвовала в грабежах и нападениях, засчет которых и жила уличная банда беспризорников.
В 19 лет Либи была очень популярна как участник подпольных боев. Зрителей приводило в восторг, когда девушка с вывихнутой ногой или рукой продолжала драку как ни в чем не бывало. А на кучу вырученых денег она у таких же подпольных мастеров "чинилась", обзаведясь несколькоми металическими штырями в теле, и почти полным ртом протезв, благо, выглядели они как настоящие зубы, и даже немножко лучше. Ее боялись и ее любили. Она была популярна. В своих кругах, разумется. В угоду фанатам девушка покрасила волосы в вырвиглазный оражевый, и на некоторых боях обматывалась белой изолентой, напоминая Лилу из Пятого элемента. Успех. Фурор. Баблище.
Но не забывала Энн и о брате. Все эти годы она не прекращала попытки отыскать его. И с хорошими связями, как она думала, дело пойдёт быстрее. В этих метаниях ее замечает один тип, предлагая выгодную сделку, в итоге которой он поможет молодой Анне в поисках брата в большом Лондоне, куда, по его мнению, стекаются все дороги. Убедил. Просто надавил на самое сакровенное, что умел делать хорошо, и чему причиной стал их роман. Увелеченная авантюрным и харизматичным молодым ублюдком, Либи поздно поняла что связалась не с тем человеком. Без особых прилюдий скажу, что так Энн оказалась в барделе.

Есть такие семьи - семьи-филантропы. Именно в такую семью и попала Анна в свои 13, куда её забрали из приюта.
Но нет, история не сопливая, как может показаться на первый взгляд. Девочка, изначально из неполной семьи, прожившая до 10 лет с отцом алкоголиком и несовершеннолетним братом, вовсе не была затравленной жертвой и изгоем. Да, она в том возрасте больше напоминала зверька, дикого, непредсказуемого и агрессивного, чем ребенка. Но, наверное, такое поведение свойственно большинству детей, лишенных детства как такового, брошенных на произвол судьбы и привыкших заботится о себе самим в экстремальных и даже опасных для жизни условиях. А условия и правда были более чем неблагоприятными, о чем, к сожалению, соцопека, полиция и прочие органы защиты граждан "узнали" в последнюю очередь. Не знаю, стоит ли вдаваться в подробности и прочие анатомические особенности. Ну раз уж начали, наверное, нужно продолжать, хотя самой Анне об этом вспоминать трудно, а иногда и просто невозможно. Отец любил выпить, любил так называемый азарт и самоутверждаться за счет унижения и страданий других. Особенно тех, кто не может полноценно ответить. А ещё любил собак. Ну, естественно, своей особенной любовью. Любил наблюдать, как клыкастые слюнявые их челюсти впивались в обессиленную от долгой погони плоть, и скрежет их об кости заглушался рычанием вперемешку с визгом. И иногда, естественно оправдав это наказанием за провинность, запускал в игру и маленьких двуногих своих питомцев. Отсюда два застарелых шрама на бедре и предплечье, и несколько не столь заметных мелких, разбросанных по телу. У обычного ребенка наверняка осталось бы психическое расстройство на всю жизнь. Но не у Энн. Если измерять отношение к чему-либо словом "любить", то этих полудиких, воспитанных в драках и травле собак она любила больше чем этот мешок с говном, именуемый "отцом". Они были ей даже роднее по духу. И после определенного момента перестала их бояться, изучив на практике повадки, привычки и слабые стороны этих животных. Но жива она оставалась даже благодаря не этому. Теперь, наверное, уместным будет упомянуть о некоторой особенности, отклонении или врожденном заболевании, кому как угодно, которое наличествовало у Анны. Анальгезия, или нечувствительность к боли. Да, очень редкое заболевание, и очень страшное, на самом-то деле. И никакая это не суперспособность, как говорил ей тогда брат. В общем, отсутствие такого важного в жизни любого живого существа фактора как боль, поспособствовало снижению уровня страха, что и помогало оставаться более сконцентрированной в экстремальных ситуациях. А еще спасибо хорошему иммунитету и сворачиваемости крови.
Наверное достаточно будет приведенного примера с собаками, чтобы представить себе хотя бы отдалено какого было детство этих детей. И самой Анне не сойти с ума, возможно, помогло именно то, что их было двое. Она и брат. И они уже были не одни. Переживания друг за друга, поддержка, детские мечты о лучшей жизни, самые тяжелые моменты, пережитые вместе, породили очень крепкую связь между ними, и помогли сохранить сознательность, не превратиться в отбросы, идти к общей цели, иметь стимул, выжить.
Вопреки общему суждению о том, что приют - далеко не райское местечко, Анна и Растин смогли вздохнуть там спокойно после того, как отца лишили родительских прав и успели за решетку. И да, подчас подростки бывают более жестокими, чем взрослые пьяные мужики, но все же это была какая- никакая самостоятельная жизнь. Контролируемая и ограничиваемая, она была спокойнее, чем прежняя. И даже будущая, если забегать вперёд.
Правда, продлилась относительная идиллия недолго. И наверное стоит вернуться к начальной теме. Хотя может быть достаточно будет утверждения, что это было пипец как странно? Ну нет, так нет.
Семья тех самых, состоятельных к слову, филантропов была не так уж плоха, если не учитывать её схожесть с сектой. Маленькой закрытой обособленной сектой, состоящей из супружеской четы и детей. Приёмных детей с отклонениями. Всего их было трое, помимо Энн. Расставание с братом, крах их планов и вообще смену обстановки Либи перенесла плохо. Либи - такую "семейную кличку" дали Анне. Она подолгу не выходила из своей комнаты. Сначала злилась и крушила все, потом плакала, потом готовила план побега. Не выходила неделю, таскала еду с кухни по ночам, и существовала в доме как полтергейст. Потом пошла на контакт. Оказалось, что тошнотворную кличку имела не одна она. Остальные дети, кто в инвалидном кресте, кто даун, кто с другими пороками, тоже были заботливо названы "милыми" не своими настоящими именами. Трудно сказать как относилась Энн, а теперь Либи к своей новой страной семье. Чувства были смешанные. Раздражение, протест во всем, избегание по началу, постепенно переросли в принимание, но принимание сродни безразличию. Она даже одевалась  в розовые платья с вышитыми пасхальными яйцами и прочее на всякие там праздники. Да ладно, местами там было даже забавно. Забавно, как бывает, когда смотришь комедию абсурда. Только здесь ты еще и принимаешь непосредственое участие. Но наверное именно тут она научилась спокойствию и уравновешенности, ведь с отсталыми по-другому и нельзя. А ещё сочувствию, сопереживанию и другим таким необходимым качествам. Эта "психушка", как ни странно, подлечила Анну морально. Еще ей рассказали, что она девочка, и что она красивая. Просили не обрезать каштановые волосы, которые Анна обычно кромсала ножницами сама. Убеждение, что она может быть симпатичной милой девочкой породило понимание, что она может быть кем угодно. В смысле, казаться.
В общем, это тоже был относительно спокойный период, хоть и похожий на какой-то старый сербский артхаус. И единственное, что выбешивало Либи здесь больше всего, заставляя забыть об образе примерной девочки, было то, что ей запрещали видеться с братом. На какие бы уловки не шла Энн, как бы не потакала их артхаусным прихотям и прочее, прочее. Ни в какую. Анна и так не собиралась задерживаться здесь надолго, но этот запрет подействовал как ускоритель. Прожив с филантропами около двух лет, втеревшаяся в доверие и всеми любимая Либи сбежала, прихватив пару драгоценных безделиц, отсутствие которых никак бы не повредило семье. Это была своего рода благодарность.
Оказавшись на свободе, она кое-как, все же девчонке было всего 15, заложила в местном ломбарде стыреные сережки. Но Анна была хорошо одета, о чем позаботилась прежде чем смыться, и всякими убедительными заверениями выпытала немалую суму денег. Части хватило чтобы добраться до родного города. Наверное ей просто повезло, ну и умение врать без зазрения совести тоже помогло. Первым делом она постаралась найти Растина. Но попытки оставались безуспешными. В течение следующих трех с половиной лет, Либи освоилась с уличной жизнью. Кличка прижилась, они вообще быстро прирастают среди шпаны. Она спокойно мирилась с этим полным лишений существованием, ночевками на стройках и в подвалах, какими-то объедками вместо еды. Обзавелась такими же друзьями оборванцами, без проблем влилась в банду хулиганов, но всячески избегала любых стычек с полицией, не желая возвращаться под присмотр приюта или в этот чертов дом умалишенных. Ей нравилась свобода, нравилось, что она может делать и говорить все, что ей взбрендит и никто не следит за каждым шагом. Из-за того, что Либи не знала, когда нужно остановиться в драке, с ней предпочитали не связываться. Да она могла свою собственную руку отгрызть, за которую держат, если ей это не нравится. Что уж говорить о беспощадности к другим, когда она не контролирует себя из-за гнева или приступа любых других сильных эмоций. Девчонка участвовала в грабежах и нападениях, за счет которых и жила уличная банда беспризорников.
В 19 лет Либи была очень популярна как участник подпольных боев. Зрителей приводило в восторг, когда девушка с вывихнутой ногой или рукой продолжала драку как ни в чем не бывало. А на кучу вырученных денег она у таких же подпольных мастеров "чинилась", обзаведясь несколькими металлическими штырями в теле, и почти полным ртом протезв, благо, выглядели они как настоящие зубы, и даже немножко лучше. Ее боялись и ее любили. В своих кругах, разумеется. В угоду фанатам покрасила волосы в вырвиглазный оранжевый, и на некоторых боях обматывалась белой изолентой, напоминая Лилу из Пятого элемента. Успех. Фурор. Баблище.
Но не забывала Энн и о брате. Все эти годы не прекращала попытки отыскать его. И с хорошими связями, как она думала, дело пойдёт быстрее. В этих метаниях ее замечает один тип, предлагая выгодную сделку, в итоге которой он поможет Анне в поисках брата в Лондоне, где, по его мнению, сходятся все дороги. Убедил. Просто надавил на самое сокровенное, что умел делать хорошо, и итогом чему стал их роман. Увлеченная авантюрным и харизматичным молодым ублюдком, Либи поздно поняла что связалась не с тем человеком. Без особых прелюдий скажу, что так Энн оказалась в барделе. Когда ее насильно собирались переправить в контейнере с другими несчастными через океан, когда Энн была почти убеждена, что скатилась ниже некуда, что ее жизнь кончена, и что она больше никогда не увидит своего Расти, случилось то, чего она совершенно не могла и предполагать. Ее брат, он явился и вытащил ее оттуда, покрошив охрану, как комаров. Кем он стал теперь, и какая судьба их ждет? Либи была слишком опьянена случившимся, чтобы думать об этом сейчас.