Dogma '96

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Dogma '96 » умиральная яма энн » лари


лари

Сообщений 1 страница 4 из 4

1

мрмр

0

2

— Милая, если тебе что-то не нравится, скажи прямо. Я не догадаюсь, в чём был неправ, если ты просто будешь тыкать иголки в мою куклу вуду.

Larry Joshua Holt

Ларри Джошуа Холт
Я начал смекать, что возраст — это кое-что!
37, 5 января 1953 Душу надо содержать в опрятности.
Детство. Черт подери, детство было у этого белобрысого лопоухого засранца на зависть славным. Вот он лучший момент жизни, после которого остальная жизнь, какой она была теперь, ощущалась бессмысленной, безвкусной тягучей серой массой. Яркая вспышка неуклюже подожженной спички, неотвратно превращающейся в жалкий скрюченный огарок. Большой ярко-розовый шарик бабл гам, липко катающийся в ладони, расцветающий фантастическим фейерверком вкусовых красок во рту, и обретающий ту мерзкую разлагающуюся структуру по прошествии нескольких минут, когда от божественного аромата не остается и напоминания, и ты выплевываешь ее на загаженный асфальт, или лепишь сморщенную грязно-розоватую субстанцию под столешницу школьной парты. Вот как выглядит жизнь на самом деле. Тебе нравится, когда пробуешь в первый раз. И ты пробуешь и пробуешь еще.И наконец, уже не в силах терпеть ее, потрепанную, занюханную тобой же, затхлую вонь. Но приходится.
А из законсервированных воспоминаний: невероятного света улыбка матери, белоснежная, на темном от калифорнийского загара лице, ее цветастые платья и бисер в светлых, как рожь волосах. Длинные волосы отца, в которых путались пальцы, и его беззаботный умиротворяющий смех. А еще? А еще бесконечная пестрота митингов и фестивалей, наскоро начерканные на бумаге слова про любовь и войну, блестки на ладонях от знака «Пацифик» на траве размерами акр на акр. Та самая черно-белая фотография на побережье, где родители голышом и в обнимку сидят на камнях, и лохматый мальчуган, копошащийся рядом с сосредоточенными щами. Запах костров, ночного поля, бензина и раскаленных дорог. Величественность спокойствия соснового леса, и бесконечность звездного небосвода, пересеченного мерцанием млечного пути. Папины рассказы про созвездия и древние индийские мифы, мамино тихое пение под перебор гитарных струн и треск цикад. Соленые брызги проглотившего горизонт океана. Дедушкино ранчо. Рыжегривые ретивые кони. Домик на дереве. Оладьи с медом. Пластинки Элвиса и Битлз. Велосипед и разбитые коленки. Да и костяшки пальцев, ну и физиономия, несколько позже. Но в целом мир и идиллия в своей квинтэссенции.

Набекрень все начало съезжать лет с двенадцати. Вроде бы неплохо соображающий в школьных дисциплинах пацан все чаще попадался ошивающимся с местной оголтелой шпаной. Сначала замечания по мелочам: вроде несерьезного хулиганства и мелкого вандализма. Трудные подростки, кризис переходного возраста и прочие прелести, школьных лет, кто не хлебнул этого в свое время, спрашивается. Но дальше разбитые морды и бошки. Диверсии в школьных толчках. И вот уже серьезные разговоры, муторные и долгие воспитательные беседы с учителями, усатые дядьки-психологи, шуршание купюр. Домашние разговоры с родителями же, начинавшиеся с упреков, проповедей и нравоучений, неизменно заканчивались часа в три ночи на кухне поцелуем матери в макушку и философствованиями с отцом о добре и зле, справедливости и несовершенстве мировой системы, боге и смысле жизни, под звон опрокидываемых бутылок. Потом по неуклонной возрастающей: разбитая витрина в тринадцать, угон машины в нетрезвом уме и нетвердой памяти в пятнадцать, связь с директорской четырнадцатилетней дочуркой, когда ему самому шестнадцать. Отпечатки его пальцев возможно все еще хранятся где-то в базах местного полицейского участка.
Занимаемая внешность:
Сколько, говоришь, наград?
...
И тянется нить.
...

0

3

Детство. Черт подери, детство было у этого белобрысого лопоухого засранца на зависть славным. Вот он лучший момент жизни, после которого остальная жизнь, какой бы она ни была теперь, ощущалась бессмысленной, безвкусной тягучей серой массой. Яркая вспышка неуклюже подожженной спички, неотвратно превращающейся в жалкий скрюченный огарок. Большой ярко-розовый шарик бабл-гам, липко катающийся в ладони, расцветающий фантастическим фейерверком вкусовых красок во рту, и обретающий ту мерзкую разлагающуюся структуру по прошествии нескольких минут, когда от божественного аромата не остается и напоминания, и ты выплевываешь ее на загаженный асфальт, или лепишь сморщенную грязно-розоватую субстанцию под столешницу школьной парты. Вот как выглядит жизнь на самом деле. Тебе нравится, когда пробуешь в первый раз. И ты пробуешь и пробуешь еще. И наконец, уже не в силах терпеть ее, потрепанную, занюханную тобой же, затхлую вонь. Но приходится.
А из законсервированных воспоминаний: невероятного света улыбка матери, белоснежная, на темном от калифорнийского загара лице, ее цветастые платья и бисер в светлых, как рожь волосах. Длинные волосы отца, в которых путались пальцы, и его беззаботный умиротворяющий смех. А еще? А еще бесконечная пестрота митингов и фестивалей, наскоро начерканные на бумаге слова про любовь и войну, блестки на ладонях от знака «Пацифик» на траве размерами акр на акр. Та самая черно-белая фотография на побережье, где родители голышом и в обнимку сидят на камнях, и лохматый мальчуган, копошащийся рядом с сосредоточенными щами. Запах костров, ночного поля, бензина и раскаленных дорог. Величественность спокойствия соснового леса, и бесконечность звездного небосвода, пересеченного мерцанием млечного пути. Папины рассказы про созвездия и древние индийские мифы, мамино тихое пение под перебор гитарных струн и треск цикад. Соленые брызги проглотившего горизонт океана. Дедушкино ранчо. Рыжегривые ретивые кони. Домик на дереве. Оладьи с медом. Пластинки Элвиса и Битлз. Велосипед и разбитые коленки. Да и костяшки пальцев, ну и физиономия, несколько позже. Но в целом мир и идиллия в своей квинтэссенции.

Набекрень все начало съезжать лет с двенадцати. Вроде бы неплохо соображающий в школьных дисциплинах парень все чаще попадался ошивающимся с местной оголтелой шпаной. Сначала замечания по мелочам: вроде несерьезного хулиганства и мелкого вандализма. Разбитые носы и головы сверстников. Диверсии в школьных толчках. И вот уже серьезные разговоры, муторные и долгие воспитательные беседы с учителями, усатые дядьки-психологи, шуршание купюр. Беседы с родителями же, начинавшиеся с упреков, проповедей и нравоучений, неизменно заканчивались часа в три ночи на кухне поцелуем матери в макушку и философствованиями о добре и зле, справедливости и несовершенстве мировой системы, боге и смысле жизни, под звон опрокидываемых бутылок. Потом по неуклонной возрастающей: разбитая витрина в тринадцать, угон машины в нетрезвом уме и нетвердой памяти в пятнадцать. Пропадал без вести. Заброшки, притоны, вечеринки, с приправой из алкоголя и колес, заканчивающиеся загулом на неделю. Чьи-то тонкие бледные исколотые руки с ободранным лаком на ногтях роняли окурок на битое стекло, чтобы крепче ухватиться за шею, царапнуть край незажившей еще татуировки на спине.

Вернулся однажды жарким июльским днем, блудным сыном сидел на ступенях, щурил на солнце воспаленные глаза, цеплялся за воздух неуклюжими словами. Не скандалили, не спрашивали причин, не вспоминали об этом больше. Как негодную, пропитавшуюся прелой сыростью и зловонной гнилью, папиросу, переломил себя прежнего и выбросил. Другим человеком уже хватался за учебу (журналистика), учился водить (теперь по правилам), сколотил свой гараж-бэнд  (рубили с сокурсниками рок, фолк и гранж). Те же заброшки, но теперь по-другому (таскались по стройкам, забирались в пещеры, ночевали на крышах с видеокамерами и фотоаппаратами), сливали в сеть свои видео, свою музыку, свои фотоснимки, свою жизнь. Не зная тогда, во что это перерастет, брал камеру с собой везде, снимал и рассказывал про все подряд. Начиная с повседневного быта в стенах родительского дома (видеоскетчи и летсплеи для канала на youtube, с единомышленниками ставили подчас опасные эксперименты и копались в технике), своего пса (Гринго), родного уже универа (пранки и розыгрыши, всякая там самодеятельность), достопримечательностей своего и близлежащих городов (забраться куда повыше и запечатлеть живописные окрестности), побегов от охраны с закрытых территорий (иногда неудачных), тех нескольких месяцев, проведенных в больнице (брошенные строения имеют дрянную привычку разрушаться), заканчивая первым прыжком с парашютом, побережьями разных океанов, городами других стран. Множились просмотры, подписчики, комментарии, лайки и дизлайки, поклонники и хейтеры. Слава пришла с первым миллионным подписчиком. Сначала просто хобби, а теперь образ жизни захлестывал новыми веяниями, заваливал челленджами, подкастами и стримами, диктовал правила, захватил контроль практически над каждым шагом, но и стал недурным источником заработка.
Старый добрый, пропитавший нутро еще с детства, запах дорог и раскаленных покрышек вел снова куда-то все дальше. На этот раз вслед за городскими легендами, загадками пригородов и тайнами маленьких городишек, жуткими историями отдельно взятых домов. За странным, непознанным, потусторонним. Популярным. Востребованным. Хайповым.
- Всем привет, с вами Кит Марлоу. И в этом сезоне Хайп Хантера я и мое ржавое корыто колесим по Канаде в поисках мистики!... Черт, найдет же момент. Алло, солнышко… Да, знаю, что обещал… Ясно. Да пошла ты!

0

4

-
Она надевает резинку для волос на запястье. Знает, завтра проснется со следами на коже. Но все равно не изменяет привычке. Из-за припозднившихся посиделок с виски в бутылке из-под колы и тем голубоглазым (как его там? Дилан?) теперь придется одной идти к дому через парк (Дилан проявился как засранец).  А темнота меж тем уже прочно обосновалась под ослепшими окнами домов, растеклась по подворотням и одиноким тропинкам, вселилась в листву шиповника, зияющими провалами пялилась из-за стволов каштанов. Но. Она пьяна. 
Быстрым шагом пройти по этой узкой дорожке, слыша лишь свое учащенное дыхание и шорох ветра в подоле собственного платья. Там останется только пересечь пустынную в это время суток трассу, и останется совсем недалеко. Недалеко до кружки теплого чая и кровати. А он: а давай еще посидим, а пошли ко мне в машину, а пойдем что покажу. Вот и пусть себе один сидит в своей машине и сам себе…
Впереди проступает светлое пятно, перекрывая путь. Плохая, плохая идея была, надо идти назад. Что теперь скажет мама? Но, кажется, это женщина. И с ней не все в порядке. Еле идет, шаркает подошвами. Она плачет? Хлюпающий звук. Что-то капает на асфальт.
- Вам нужна помощь?

-
- Да, я знаю. Не будет. Да. Да, был. Знаю.
На светящемся экране брошенного на соседнее сидение телефона - надпись «Звонок завершен».
- Уебан.
Да, денек не задался. Если считать днем то время суток, когда солнце решает свалиться за горизонт, отрыгнув в небо розовым, пурпурным и прочими оттенками, которыми обычно любуются на закате. А первое, что сказал Ларри, открыв сегодня глаза и узрев все это торжество в окне не своей квартиры и в постели не своей девушки (официальной девушки) – это «Блядь». Блядь, потому что его незаменимой задницы не было в кресле в студии и в вечернем эфире. Блядь, потому что это Джули в тот момент журчала душем в своей ванной, и ее красный лифчик четвертого размера возглавлял ворох одежды на полу рядом с кроватью. А Джули работает с Клэр. А Клэр – та самая «официальная» девушка. В итоге в блоке у обеих. Блядь, потому что голова раскалывалась от вчерашнего чиваса и Holding Out For A Hero на повторе. Блядь, потому что голос в трубке орал про рейтинги и увольнение. Блядь.
Кажется, колонистам Марса из Марс-Один все еще требуются добровольцы. И пару часов назад передали предупреждение об оранжевом уровне опасности сегодня ночью. Делать на этой планете определенно нечего.
И нахер этих баб.
День закончился, так толком и не начавшись. Огни пролетающих мимо фонарей раскрашивали черный глянцевый капот старенького доджа шестьдесят восьмого года выпуска в поочередно сменяющиеся оранжевый и неоновый голубой. Тогда, когда все хорошие парни еще в школьные годы хотели себе Форд Мустанг, Ларри хотел Додж Чарждер. Потому что все плохие парни ездили на Додже Чарджере. Его отец считал так же. В этом их вкусы совпадали. И вот теперь руль этой прожорливо и шумно заглатывающей воздух своей китовьей пастью машины под ладонями Купера младшего. Плохой ли он парень? Определенно. Сегодня об этом ему сообщили не раз.
Разогнать это старое рычащее корыто до сотни, все равно дорога пуста, никто не хочет высовывать нос в такой час (Сколько? Полтретьего?), да еще и перед грозой. Первые крупные капли размозжились о лобовое. Аэросмит, разливающий классику по салону, плавно сошел на нет, и из колонок полилось ненавистное Where have all the good men gone and where are all the gods?
- Твою маааать! – Ларри потянулся переключить волну.
I need a hero! – крикнуло из колонок, прежде чем заглохнуть. Следующие две станции вещали тишину. Новостная и родной рок молчали. Странно. Возможно из-за непогоды. Следующая отозвалась женским голосом, сдавленно что-то шепчущим в микрофон, прерываясь на всхлипывания.
- Пожалуйста… Они… Спасите, пожалуйста…
Дожили до того, что в ночной эфир аудиокнижки ставят, или что? Ларри перевел взгляд с дороги на подсвечиваемый оранжевым экран радио, чтобы увидеть название радиостанции. «HIT-FM» ответил экран. Попсовая станция. На ночь Мадонну, Гагу и Риану обычно ставят.
Удар.
Резко дернуло вперед, оглушило скрипом тормозов, зашатало по кочкам обочины. Бампер уперся в куст, беспомощно выхватывая светом фар летящие капли дождя. Ларри потер ушибленную скулу и с раздраженным вздохом распахнул дверь в неприветливую сырость. Ну теперь то что еще? Олень?
Вглядевшись в моросящую муть, различил что-то бело-красное, распростертое на асфальте. Пришлось пробежать несколько метров, чтобы к своему ужасу обнаружить человека. Хрупкое тельце с задравшимся платьем. Все переляпано кровью: руки, лицо, коленки. Теперь и по асфальту растекалось красное пятно, смешиваясь с раздираемой каплями лужей. Какую-то минуту Ларри стоял вот так над девочкой, совсем еще ребенком, не в силах сообразить, какого же лешего она могла здесь делать одна на дороге, и как его вообще так угораздило. Наконец рванулся проверить пульс, когда изо рта бедняги послышался слабый хрип. Жива. Ждать скорую, вдруг что-то сломано? Но она же… К черту все это!
Он хлопнул дверью машины. К чертовой матери. Просто нахер. И баб этих нахер. Тупых. Чтоб их. Дал по газам. Зеркало заднего вида выхватило тревожный взгляд, брошенный назад.
- Держись родная. Это очень быстрая птичка. Старая птичка, но быстрая.

-
Стеклянные двери и еле подсвечиваемая надпись Госпиталь встретили сонно и недружелюбно. Сквозь запертые двери виднелось освещенное, вылизанное до нереальной белизны, фойе. И никого внутри. Ну должен же был оставаться дежурный. Не мог весь город вот так вот вымереть в одночасье. Или мог?
- Эээээй! – он поорал, постучал в дверь носком ботинка, отчего та изошлась гулом, еще раз подергал ручку, оставляя на стекле кровавые разводы. Заперто. Перехватил тело на руках поудобнее, повертел головой. Найдя искомое, встал прямо под камерой видеонаблюдения.
Пожалуйста, только не спите.

0


Вы здесь » Dogma '96 » умиральная яма энн » лари


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно