Бал-маскарад окончен. Можно стащить парик, под которым уже который час все чешется, взьерошить свои короткие кислотные волосы и вздохнуть свободным человеком, так, что латекс затрещал на груди. Ещё бы скинуть жаркие сапоги, но потом ведь их снова надевать. Раст будет недоволен если Энн пойдёт босяком. А она бы пошла. Она любит свободу во всем. И только Растину позволяет ее ограничивать. Поэтому сидит и довольствуется тем, что хотя бы под платьем ничего не жмёт. Ещё глоток согревающего виски. На сцене, единственным зрителем которой была рыжая, тем временем позвякивая готовился реквизит. Какие-то железки, склянки, страные прибамбасы, топор. Как много она пропустила в жизни брата? Видимо, целую вселенную. И сейчас этот чёрный занавес приподнимается, обножая такие же чёрные свои внутренности. Но это все ещё он. Единственый ценый человек в этом пропащем мире. И она пойдёт за ним даже до Плутона пешком. Закинув ноги в скрипучих сапогах на кресло, Энн цепко следит за каждым жестом, каждым движением, каждой черточкой на безжалостно красивом и сосредоточеном сейчас лице Растина. Она приблизительно знала, что будет, но эти спойлеры не нарушили атмосферу жуткого предвкушения. Ну и гандон же этот господин прокурор. Жалкий мерзкий вонючий гандон. Анна не хочет знать подробностей, не хочет представлять даже чем он заслужил такой подарок судьбы, и какой мышке не посчастливилось угодить в капкан . Она знала только, что паскудная жирная тварь должна расплатиться по счету, как и все паскудные твари на этой земле. Как и их отец, гниющий где-то в тюряге. И последнее, что запомнит имено эта мразота, давясь и захлебываясь собственой болью, это занесеный над своей головой топор и глаза его палача, налитые возбуждением, два адских угля, факелы на вратах в преисподню, раньше срока отворившихся для своего долгожданного постояльца. Но до кульминации ещё не дошло, пока что. Сдавленные дикие вопли так перекликаются с трешовымии звуками снизу, которые сложно назвать музыкой, но и не поспорить с тем, что всё-таки они ею является. И непонятно уже кто из них страдает больше, кого сейчас на мясо пускают, а кто орёт о грязной любви. Гейзер крови в потолок. Простыни окрашиваются в тяжёлый бордовый, расплескиваясь морем под жертвой и окровавленым демоном, восседающим на ней и, кажется, пожирающим эту плоть ззаживо. Она смотрит не отрываясь, смотрит не моргая, наплевав на заботливый наказ брата. Она бы хотела, чтобы Растин сделал так с каждым ублюдком, она бы хотела видеть здесь каждого, с кем ей пришлось спать за деньги, которых и не видела. Становилось жарко. От хлещущей литрами крови, от бьющегося в конвульсиях тела, от орудующего огромным силиконовым членом маньяка, от расширившихся сосудов под действием алкоголя. Пахнет металлом, потом и страхом. В висках бьются крики. Ладонь скользит по влажной шее, ниже по туго стянутой груди, пробегает по красному латексу и под него. Что-то теплое и мокрое вдруг ударяется об скулу и тягуче стекает по шее. Анна взрагивает и приоткрывает глаза. Небрежно дотрагивается до щеки, ощущая кровь на своих пальцах. Затем приходит ощущение тишины. Все кончено.
Энн смотрит вниз, туда, где в луже лежит что-то круглое и волосатое.
- Шмяк! - красные, как и кровь на лице, губы растягиваются в нездоровой улыбке. Она звонко смется. Встаёт и беззаботно подлетает к выходу, зная как Раст ненавидит ждать. Открывает дверь.
Что это ещё за блаженный? Но не вслух, мысли быстрее. Взгляд падает ниже придурковатой улыбки внезапного типа, образовавшегося в проеме, на пистолет, заботливо прижимаемый к груди. Как у таракана, реакция у Либи быстрее, чем мозги, и вот уже она выворачивает руку с пистолетом, она слышала, что это больно, ну и видела по лицам. И сейчас уставилась в лицо, близко, наблюдая за сменой картины. Выстрел. Энн лишь моргнула, все ещё смотря в упор. Левой прописала леща и дернула на себя, втаскивая в комнату за воротник. Пуля пришлась в косяк.
- Ты ещё что за говнюк? - одной рукой плавно показала раскрытую ладонь брату, готовому сорватья с цепи, и наставляя ещё дымящийся глок на незванного гостя.

Остановить зверя, уже попробовавшего крови, невозможно. А этот мясорубочный локомотив ладошкой собиралась тормозить? Ринулся, чуть не снёс к ебеням. Не подумала. Энн вообще редко думает. Иногда это плохо. Иногда хорошо. Это вообще семейное. И теперь прицел метался, пытаясь удерживаться на бошке незванного гостя. Что было сложно осуществить, так как отчаянно мешала фигура озверевшего брата, видно, намеревавшегося замесить этого несчастного в котлету. Надо было Расту тоже леща чудодейственного прописать, ну или на край подножку подставить. Не сообразила. Да ладно пусть теперь развлекается. Хоть на гирлянду новогоднюю рвёт. Кто это вообще? Не важно. Ей нет.
Оу... Главное чтобы не увлеклись слишком сильно. Заведённый еще с самого начала дела Растин, а теперь и вовсе доведённый до предела, до исступления. Такие притягательные, вздувшиеся от напряжения голубоватые венки, тонкими щупальцами увивающие его руки, скрутившие буквально в жгут шею этого без пяти минут трупа. Коленка, упирающаяся в дверь где-то между ног. Затуманеные болезненые глаза, ненормальным прищуром смотрящие на своего мучителя в упор, и вовсе не с прозьбой о пощаде.
Не опуская оружия, Анна отступает на пару шагов назад, упирается задом в стол. Не отрывая глаз от развернувшегося завораживающего действия дотягивается до пачки сигарет, вытряхивая одну одной рукой, сует в губы, пачкая фильтр помадой. Мешкает немного со спичками. Удерживать в руках три предмета сразу и один во рту, и производить с ними манипуляциии не так просто. И нет, не было на предыдущем месте работы такой практики. Наконец прикурила, заморгавшись и выпустив на несколько секунд потерявшуюся в клубе выпущеного дыма и в пелене полуприкрытых накладных ресниц сцену допроса.
На самом деле несколько секунд - это очень много. Этого достаточно чтобы умереть. И когда Энн открыла глаза, всего лишь моргнув, смерть уже забрала одного из находящихся в комнате.
Все произошло слишком быстро. Цепная реакция. Распахивпющиеся двери. Выстрел. Падающее тело. И ещё один выстрел. Из чужого Глока в руках Анны. Пуля, машинально выпущенная еле уловимым движением пальца на курке в сторону стрелявшего, прошивает воздух между лицами мужчин и со свистом рикошетит в сторону бара. Как в замедленной съёмке с дребезгом летят во все стороны блестящие колючие осколки стекла, тёмными пятнами пачкает стены и шторы липкая тягучая жидкость, расплескивается по полу. Задетый подсвечник с горящей свечой пошатыавается, делает полуоборот, будто в танце и с гулким звоном падает вниз. Вспыхивает моментально, будто только и ждало, жаждало лизнуть пол оранжевыми языками, всполохами потрогать стены, цепко взобраться по шторам вверх, полыхнув по потолку.
- Раст! - кричит Энн, хватает забытый в драке мешок с пола, - Нам пора! - перепрыгивает через распростертое на полу тело, в распахнутые двери.